Cool Folders ® :: Дневники

Мы вновь встретились через 25 лет. Может, чуть больше или чуть меньше, значения не имеет. 25. Все эти годы я не знал о нем ничего. Так вышло. Но не забывал. Не каждый день, но вспоминая институт или завод, первым вспоминал его, Сережку.
      Я поступил во ВТУЗ при ЛМЗ, Ленинградском Металлическом заводе. Система обучения во ВТУЗЕ отличалась от обычной тем, что год мы учились по дневной системе обучения, а следующий год – по вечерней. Работая по специальности. Сначала в цехе рабочими, а потом в бюро – техниками. Первый семестр, нас определили на работу. Я попал в ученики фрезеровщика, а за стенкой в соседнем цехе учеником токаря работал Сережа. Мы быстро выяснили, что учимся в одной группе, работаем по соседству и, естественно, объединялись в разных коллективных мероприятиях: поход в столовку на обед, поездку домой или сидение на лекциях или семинарах. Небольшого роста, спокойный, улыбчивый и доброжелательный, Сережа притягивал к себе. Мы были разные, по воспитанию, по социальному слою, но, что-то было в нем такое, что привлекло меня к нему, думаю, навсегда. У него была редкая и трудновыговариваемая фамилия, ни один из преподавателей с первого раза не мог ее прочитать, посему стандартно, практически до окончания института, процесс знакомства преподавателя с группой происходил так: мучительно вглядываясь в журнал, преподаватель с трудом выговаривал первую часть фамилии, вся группа хором произносила вторую, ухмыляющийся Сережка поднимался.
      Первый семестр пролетел быстро, цеха были «не наши» (мы готовились в «кузнецы», механический цех – иная специальность). Наступил Новый год. Такая удача: родители одной из девочек группы куда-то уехали, квартира пустая, грех не использовать. Мы и не согрешили: почти вся группа собралась и повеселилась. В середине ночи расклад был таков: трезвых не было, нескольким было уже сильно плохо, мы с Сережкой на ногах. Переглянулись, взяли первого, отнесли в ванную комнату. Не сообразили, сунули его в ванну, через минуту все в салате и еще чем-то, кое-как его простирнули, сволокли на родительскую кровать. Потом второго – тем же курсом. Через некоторое время, увы, кровать была в остатках салата. Мы убрали ванну, замыли простыни (родители девушки ж не предполагали, что ее сокурсники так круто повеселяться, девочка была на грани истерики) и Сережа громко заявил, что в следующий раз метатели харчей будут все сами убирать. Ничего выдающегося в том случае не было – но это фактически первый раз, когда мы серьезно работали в паре. Помню еще, когда мы первого января возвращались домой, ехали в трамвае, настроение отличное, у Сережки из-под лацкана пальто торчала бутылка шампанского и мы были очень громкие и шумные, поздравляли всех с Новым Годом, каждому желали счастья, причем настолько активно, что наши девочки, ехавшие в том же трамвае, делали вид, будто нас совсем и не знают. Тогда мы решили исправить положение и стали к ним в знакомые набиваться. Сколько помню, народ в трамвае неплохо повеселился. Это было начало.
    Потом был год только учебы. Ничего особенного память не сохранила, да наверно и не было чего-то необычного. Ходили в институт, каждый день какие-то заботы, учеба. Рутина. Летом Сережа записался в стройотряд вожатым в пионерлагерь. Почему я отказался – не помню. Из пионерлагеря наши ребята вернулись не одни, там, оказывается, работали студентки из музучилища. А осенью – картошка. Месяц мы жили в селе Яблоницы. В какой-то момент у нас появилось развлечение: возвращаясь с работы, сажали на плечи приятеля. День Сережа ехал на мне, день я на Сереже. Мы продолжали оставаться в паре, хотя тогда нас особо ничего и не связывало. Но вроде начали – чего ж не продолжить. В тот период Сережа постепенно трансформировался в Зайца. Это было его детское, как я понимаю, домашнее прозвище, связанное и с внешним видом, и с характером, и по созвучию с фамилией. Узнал некоторые подробности его жизни. Отец – военный, артиллерист, работал на Кубе, Сережа жил вдвоем со старшей сестрой. Приятная девушка, тоже небольшого роста и такая же доброжелательная. Нет, в этой семье мне нравилось решительно все!
      После зимней сессии перешли в прокатный цех. И вот здесь уже не было раздельной работы, бригада – воистину коллектив. Нас посадили операторами стана горячей прокатки, я сидел на загрузке заготовок в печь, а Сережа – на выгрузке. Ответствнные места, между прочим. Каждый из нас мог сильно подвести бригаду, сачканув, схалтурив или просто от неумения. К нашей чести, мы не подвели. Уважение мы заслужили – и не потеряли его до конца. Заслужили – оба. Оба оказались не сачками и не халтурщиками, там, где было нужно, работали, как положено. Постепенно нас стали кидать в разные места, мы работали на стане холодной прокатки, на участке малых станов. Хотя, вообще-то, по должности оно было и не положено. Но мы не роптали – оба. И мне не приходилось стыдиться своего товарища. Думаю, и Сереже тоже не довелось испытывать неловкость за второго «студента». Однажды, во время перевалки, когда мы ничего не делали, ибо не обладали нужными удостоверениями и справками, устав забивать козла и одурев от выкуренного, сунулись к мастеру с требованием, чтоб он нам работу дал. Он и дал. Подвел к шпинделям первой клети и велел вычистить кожухи. Мы принесли ветошь – и до конца смены пытались, нет, не сделать эти кожухи чистыми, а просто оставить след, что вытирали! Как мы матерились! Переставали, потом брались с новой силой. В конце смены мастер Женя словами обрисовал то, что мы уже стали понимать.
      - Я и без ваших слов знал, что вам нечего делать. И не собирался вас дергать. Запомните, хороший начальник всегда знает, что и как делают его подчиненные. А если подчиненные начинают выступать, то всегда можно найти такие шпинделя. Во время перевалки вечером или ночью – делайте, что хотите, слова не скажу. Но днем чтоб я вас болтающихся без дела не видел!
      Мы усвоили урок, больше к мастеру не приставали. А днем, если случалась перевалка, ходили всегда по цеху с двумя здоровенными рым-болтами. Дескать, вот, несем, а это просто сели покурить.
      Бригада, как я уже сказал, была единым организмом, работать все должны были вместе, плохая работа одного немедленно создавала проблемы для всех. На стане мы продолжали работать в паре, загрузка-выгрузка, и это дополнительно создавало между нами какие-то незримые связи. Мы были все время вместе. Учеба и работа – у нас были общие, пересекающеся, интересы. Появлялась некая близость, тогда я ее не замечал, просто жизнь так была построена. Утром начав, мы продолжали и дальше все делать вместе. Год закончился, мы стали оформлять перевод в институт, уходили из цеха. И тут проблема. Нам задержали переводки. Январь – мы еще работали, получили зарплату, а февраль – пусто. Пошли выяснять. Я уже не помню, в чем там проблема была. В отделе нам стали рассказывать какие-то истории, я, будучи более эмоциональным, начал выступать, мне отвечали, я накалялся, тут Сережка отодвинул меня, стал уговаривать успокоиться, попутно обращаясь к чиновникам, дескать, извините, ну вот такой мой товарищ нервный, сам-то он все понимает, но ведь проблема. Я врубился сразу, хотя такое бывало не часто, дал Сережке меня успокоить, бумаги оказались подписаны, короче, метод доброго и злого следователей сработал на все сто! Мы были довольны, потому что все прошло без подготовки, мы не договаривались. А роли распределились исходя из наших характеров и склонностей. Подпись бумаг дело продвинуло, но не до конца: денег нам не дали. Два месяца без стипендии, это 92 рубля, не миллионы, но на дворе 1979 год, и для нас это была очень неплохая сумма. А тут еще мои родители уехали в отпуск. И мы рассчитывали, что я на эти деньги буду жить. Правда, подстраховались, но все равно. Мы с Сережей сходили в наш расчетный отдел, где нам объяснили, без приказа центрального расчетного они ничего выплатить не могут. На головной завод я поехал один. Дело кончилось тем, что я обложил начальницу расчетного отдела в присутствии всех ее подчиненных таким отборным матом, такой нагло прущей во все стороны идеологией гегемона, что она позеленела. А мне терять было нечего, деньги бы они и так заплатили, а я бился за двоих. На следующий день позвонили, нам выписали внеплановый аванс. Перезвонил Сережке – и мы встретились у кассы.
      Где-то в этот период Сережа женился. Я не был свидетелем, но это меня не обидело. Не помню даже, почему. Все было отлично. Я чувствовал себя своим. А всей группы на свадьбе не было.
      В конце третьего курса понял, что заниматься как следует уже не очень обязательно. По-моему, Сережка эту истину осознал еще раньше. Летом мы вернулись на работу в цех, все ж платили там почти в три раза больше, чем стипендия, да и летом ее не давали. Осенью начались занятия - и начались гуляния. После нового года перевелись в техбюро, через какое-то время поняли, что делать нам там совершенно нечего. Начальник бюро, у которого мы работали, предпочитал нас не дергать, держа на подхвате для мелкой работы, которую никому другому не поручишь. Потому что ее делать не будут. Так что мы были предоставлены сами себе. В тот период мы освоили весьма неплохо метод спать на стульях в Красном уголке, игру в шашки (Сережа где-то достал книжку, мы ее проштудировали и начали повышать квалификацию). А потом стали отпрашиваться и уходить, шли на Невский, в кино, сначала на сеанс в 12 часов, а потом в другой кинотеатр – на 2 часа дня. И опять вместе.
      У Сережи родился сын. Мы обмывали ножки у Иры, они, по-моему, жили у нее, во всяком случае, не у него, точно. Смешно, я запомнил подвернувшееся мягкое ушко спящего Антошки. Вроде бы наши жизни должны были расходиться: он семейный человек, я холостой, да и хватало у нас своих интересов, но не расходились.
      В этот период я увидел и другого Сережу. Не скажу, что был удивлен, поскольку он никогда эту свою сторону не скрывал, просто не было случая ее проявить. Однажды мы гуляли у кого-то на квартире коллективом двух техбюро, благо сидели в одной комнате. По-моему, отмечали 8-е Марта. Что там вышло, не помню, но Сережа вполне конкретно собрался бить морду одному из технологов. По правде говоря, тот технолог и у меня симпатии не вызывал, но я помню свои ощущения, когда понял, что сейчас этот мой приятель, маленький и улыбчивый, совершенно реально врежет – и победит. Такая была в нем спокойная уверенность и решимость. Я сумел удержать. Отговорить. А второй раз, на какой-то очередной уже нашей пьянке Сережа решил, что я слишком явно ухаживаю за Ирой. Мы были выпивши и ушли разбираться в другую комнату. Обошлось, но тогда я мог получить. Интересно, обиды не было. Я его понимал. Хотя и считал, что он не прав. Но вот обиды – не было. И к его чести, он разговаривал, а не кулаками махал. Сегодня я даже не знаю, помнит ли он этот случай. Я запомнил. Как факт, а нюансы из памяти выпали. Но это был иной Сережа, выросший на улице, самостоятельный, умеющий за себя постоять. Мужик, одним словом. Характерен и еще один случай. Тут я участником не был,только слушателем.
      Сережа с сестрой жили в трехкомнатной квартире, родители – на Кубе. В Ленинград приехали какие-то родственники или знакомые. Папа, мама и дочка. Сережа и Оля их приютили. Места навалом. Была зима, январь, зимняя сессия. Девочке было лет 10 – и она была исчадием ада. Дело в том, что у нее было какое-то заболевание, астма, кажется, ее вытащили с того света и родители, конечно, тряслись над ней. Посему она творила, что хотела, ей не запрещалось ничего. Сережка с возмущением рассказывал, как она шарилась у него в столе, перевернула ручки-карандаши, что-то исчирикала. Но однажды... Он пришел в институт и сказал: «Я их выгнал!» Естественно, я поинтересовался историей. Оказалось, эта девчонка спрятала варежки Оли, сестры Сережи, и той пришлось идти в институт без них, засунув руки в карманы. На дворе был январь и жары совершенно не наблюдалось. Увидев к вечеру синие руки сестры, выяснив, куда подевались варежки, Сережа пошел к своим родственникам-знакомым и сказал им убираться. Что его терпение лопнуло. Я был, конечно, с ним согласен, тут без вопросов, но важно то, что это было решение взрослого и самостоятельного человека, умеющего отвечать не только за себя.
      Еще один интересный момент. За 6 лет учебы было огромное количество пьянок с нашим участием. Не было ни разу, чтоб мы отрубились оба одновременно. До смешного, я терял память, меня вел домой Сережка, в какой-то момент память ко мне возвращалась, через пару минут отрубался он и уже я его домой вез. Почему так происходило, убей Б-г, не знаю, но факт, как говорится, налицо!
      Обиделся я на него лишь однажды. Мы сдали гос по научному коммунизму, пошли группой отмечать, потом мы с Зайцем крепко во хмелю отправились... Не помню, куда, по правде. Сережка стал дергать ручки припаркованных автомобилей, заявляя, что сейчас мы чего-нибудь угоним и поедем кататься. Мне было хорошо, я не возражал, кататься – так кататься. Потом Сережка отцепился от машин и заявил, что мы непременно должны набить морду вон тому гражданину. Надо сказать, что я, даже будучи крепко выпимши, никогда агрессивностью не страдал, на подвиги не тянуло. Но тут, раз товарищ просит... Я прицепился к этому гражданину насчет «Дядя, дай закурить!» и жду, когда Сережка начнет бить морду. Вместо этого, Заяц начинает меня успокаивать, одновременно уговаривая мужика, что все нормально. Мужик ушел. Я возмутился: зачем меня-то на такое нехорошее дело подбивал, раз все нормально? Мне-то оно было поперек характера. Так этот деятель заявил, что просто передумал. Я обиделся. Правда, не надолго...
      Диплом мы фактически написали один на двоих. К тому времени все задания мы уже делали вдвоем – два. Иногда у меня, иногда у него. Иногда в институте или на работе. Мы научились виртуозно сдирать чужие работы, помню, как Сережка однажды редуктор на глаз рисовал, лень было циркулем по размерам...
      После диплома дороги наши стали расходиться. Мы уже работали в разных подразделениях, Сережка уходил потихоньку в комсомольскую линию, для меня это был тупиковый путь. Закончились обязательные три года, мы ушли с завода. Я пошел проектировать спецоснастку, а Сережа ушел на какое-то оборонное предприятие, лишь год назад я узнал какой у той фирмы был профиль. Мы почти не перезванивались. Еще в институте Сережа развелся с Ирой, потом я узнал, что она погибла и Сережа забрал к себе Антона, потом узнал, что он женился во второй раз, а потом я уехал в Израиль. Перед отъездом позвонил, но Сережа говорил довольно холодно, встречаться желания не изъявил, я не настаивал.
      Встретились мы лишь в прошлом году, отмечали 35 лет начала учебы. Там все было довольно сумбурно, мы договорились встретиться вдвоем. Я приехал к нему практически за день до отъезда. Купили водки, закуски, похозяйничали на кухне, готовя себе «поляну». Потом разговоры. Приятно было узнать, что Сережка переживал, поскольку не смог тогда нормально попрощаться, ситуация сложилась сильно неудачно. Он рассказывал о своей жизни, я о своей. Видимо, что-то произошло, потому что после возвращения в Израиль мы практически не общались. Возможно, я что-то не то сказал. Та неделя в Питере у меня была очень тяжелая. Возможно, что Сережа не ощутил нужной связи. Не знаю. Честно говоря, мне его не хватает. Вроде мы совсем разные, совсем разная жизнь, совместных интересов, думаю, очень немного, а вот – не хватает. Так, как было когда-то, чтоб каждый день, вместе работать, вместе учиться, быть парой. Странное ощущение – и непонятное. Я думаю, та связь, которая была у нас в молодости, легла на какие-то мои внутренние струны, дала резонанс – и я стал воспринимать Сережу, как брата. Который дан тебе от Б-га, какой есть, и он просто есть. И от этого тебе спокойно и хорошо. И ведь сколько лет ни слуху, ни духу! Но ощущения – все равно оставались. И сегодня, понимая, что не удалось восстановить старое, я чувствую к нему только симпатию. И вспоминаю его улыбку...