Сипер Михаил

Ясный вечер встал над домом. Тишина плывет.
Только скоро гулким громом все вокруг зальет.
Ресторан плывет сквозь вечер и огни горят.
Он больных душою лечит. Он вершит обряд.

Иванов-контрабасист заправляет нотный лист.
Он готов смозолить пальцы о струну.
Сидоренко-пианист хоть речист, но сердцем чист.
Казаком его отец был на Дону.
Габдулханов взял дутар, он немного из татар,
Узкий глаз, но широченный кругозор.
У Думбадзе микрофон издает утробный стон,
Что для горца - несмываемый позор.

В зале дым по стенкам вьется. Зеркала в пыли.
Кто-то там навзрыд смеётся, будто завели.
Кто-то плачет, кто-то злится, а кого-то нет.
Он уже в другой столице заметает след.

Где Медведев - вот и он! Надевает саксофон.
Бедолага! Губы пухнут со вчера.
И серьезный как коран, бьет Сергеев в барабан,
Потому что взял на грудь уже с утра.
Вот с гитарой Овсепян. Он на вид совсем не пьян,
Лишь играют в голове колокола.
Не пришел скрипач Петров. Он практически здоров.
Но его на днях постигла брит-мила.
Бадалбаев - он казах, и не знает "Алтэ захн",
Но зато поет все песни басурман.
А на бубнах бьет галоп развеселый эфиоп,
Всеми в шутку называемый Вайсман.
На свирели чуть жива, Гершенбаума вдова,
Что в девичестве звалася Волынец.
И единственный семит по фамилии Хаит
В нужном месте сотрясает бубенец.

По домам пойдет не скоро избранный народ.
Над толпой летит "семь-сорок", за душу берет.
И идут евреи в пляску под хмельной мотив.
А вокруг полночной сказкой светит Тель-Авив.