Чёрное небо стоит над Москвой. Тянется дым из трубы. Мне ли, как фабрике полуживой, плату просить за труды?
Сам себе жертвенник, сам себе жрец перлами речи родной заворожённый ныряльщик и жнец плевел, посеянных мной, —
я воскурю, воскурю фимиам, я принесу-вознесу жертву-хвалу, как валам, временам в море, как соснам в лесу.
Залпы утиных и прочих охот не повредят соловью. Сам себе поп, сумасшедший приход времени благословлю...
Это из детства прилив дурноты, дяденек пьяных галдёж, тётенек глупых расспросы — кем ты станешь, когда подрастёшь?
Дымом обратным из неба Москвы, снегом на Крымском мосту, влажным клубком табака и травы стану, когда подрасту.
За ухом зверя из моря треплю, зверь мой, кровиночка, век; мнимою близостью хвастать люблю, маленький я человек.
Дымом до ветхозаветных ноздрей, новозаветных ушей словом дойти, заостриться острей смерти при жизни умей.
6 января 1997
|