Там, где синего кофе разлито арабское море, И по скулам горы сонно бродят кустов желваки, Под ресницами пальмы тенистое время егоря, Карамельного Яффо в пыли набросали куски.
Проживая сандаль, ходит Гога на завтрак к Магоге, И разинутый крик совмещает с окном тишина, Овцепризнанный Бог отдыхает в мозгу синагоги, Сероватого зноя стекает из камня слюна.
В голубиной тени и под слизистой смерти волшебной Квохчет голубем гром, а внизу телепается краб, И на рынке халвой и молвой, и холщовым молебном, Наторевший на вечности, полдень скупает араб.
Перекинуть бы трап в овценосную правду за сходство Среди краденых джинсов в пестрявом, писклявом ряду, Где сопящих мечетей трехтрубно плывет пароходство, И рыдает изжога в фалафельном терпком чаду.
Где усопший фонтан – слепок выцветшей пригоршни в небе Иль с копыта султана, пройдохи по нашим сердцам, Словно влюбчивый серп, ятаган рассекает молебен, И “узи” шелушится лузгой по горам, как пацан.
Набери телефон, позвони же в пастушечий офис, Где в овчине любви изнывает от скуки полпред! – Так матросится суша, в хамсиновой мгле папиросясь, За кофейной душой все гоняется велосипед.
|