Здесь потолок, разбухший от дождей,
Дверь коротка, всегда сквозит с порога,
И гипсовые бюстики вождей –
На этажерке в комнате убогой
И в комнате всегда полутемно,
И лампочка, как-будто - в полнакала,
Единственное мутное окно
Глядит на стену местного централа
Хозяину централ весьма знаком:
От там провёл немало зим и вёсен,
О чём трепать не любит языком –
Ну, разве что за рюмкой кто попросит…
Он двери открывал и закрывал,
И в кандалах волок по коридору,
По лестнице, ведущей вниз в подвал –
На место исполненья приговора
Он книги и журналы покупал
И был всегда любых событий в курсе,
Он много бывшей власти свёл в подвал,
И руку у неё держал на пульсе.
И кто-то припадал к его ногам,
А кто-то выл и матерно ругался.
Он злобы не испытывал к врагам,
Всегда шутил и мило улыбался
Для каждого умел найти слова,
ДонЕльзя подходящие к моменту…
Напарники твердили: «Голова!»
И звали за глаза интеллигентом.
Он так любил подвальный полумрак:
Ведь всё, что в полумраке – романтично,
Он рассказать умел об этом так,
Что все смеялись,…правда, истерично…
Но шли года, поток пересыхал:
Он вёл в подвал всё меньше и всё реже,
А потому, наверное, считал,
Что коммунизм уже вот-вот забрезжит.
Он умолял на пенсию не гнать,
Хоть захромал и растерял харизму,
Что ж, опыта ему не занимать:
Он – практик построенья коммунизма.
Уйдя в отставку, начал выпивать,
Спустил библиотеку за бесценок,
Как горько ему нынче доживать
Без тех, подвальных, милых сердцу сценок…
Как тягостно на пенсии ему:
Жизнь пронеслась, а счастия всё нету,
Нет допуска в родимую тюрьму,
Прошенья о работе – без ответа.
От сырости разбухший потолок,
Сквозняк и освещенье в полнакала –
Не комната, а – красный уголок
Романтики расстрельного подвала.