На огромнейшей свалке поверхность рыхла и горбата, По железу под вечер стекает предсмертный извилистый пот, И ложится туман воплощеньем густым аромата Запыленных годов, недопитых чаёв и истоптанных бот.
Vita brevis est, кто ж сомневался, конечно же, brevis. Только грянул хорал, а уже ноты кончились, зал опустел. Можно вжаться друг в друга, от стужи немыслимой греясь, Поражая весь мир бутербродом живым неистраченных тел.
Упирается линия жизни в запястье, что явная лажа, Чем струльдбругом на свалке смердеть, лучше вспышка – и свет. Остаются от нас угольки, что прекрасно, но мелкая сажа Все же чаще являет наследие тех неприкаянных лет.
Спинка стула, обрывок конверта, часы без стекла и браслета, Полусмытое фото, на нем – никого, даже нет пустоты. Где-то осень, весна и зима, где-то лето и где-то На краю этой свалки совсем растерявшийся ты.
|