GeMik
|
Дата : 05-07-06, Срд, 12:09:35
*****************************************************************************************
Он стоял предо мною, упершись своими мощными лапами мне в грудь, слегка раскачиваясь всем своим крепким телом - создавалось явное впечатление, что преданный, родной пёс проводит сеанс искусственного дыхания своему верному хозяину. Тотчас я с великим трудом открыл глаза, налившиеся вмиг словно раскалённым свинцом.
-- Микочка, откуда ты здесь, родной мой, ведь наш дом так далече от этих мест - по меньшей мере, вёрст 57 будет, никак не менее, да 11 часов ходу? Как же ты почувствовал эту ужасную трагедию, мой милый Мальчик? Кто подсказал тебе срочно бежать сюда, что есть сил торопиться, дабы помочь пострадавшим людям? Кто и когда послал тебе этот знак-симан?
В густой, липкой пелене увидел я напротив преданные, милые, родные глаза. Алая струйка
крови с моей головы медленно стекала к его ногам: он слизывал её в смеси с жирной, красной глиной. Я вновь потерял сознание...
...Сентябрь 98-ого года (надо же, 7 долгих лет уж минуло!) -- лишь три месяца в новой стране, ещё ульпан: первые, горькие, неожиданные, нерадужные, тоскливые впечатления на Иудейской земле. 21-ое сентября - долгожданный, святой праздник - Рош ха Шана. Уже немолодая преподавательница иврита в ульпане громогласно вещает поутру:
-- Вы непременно должны отметить этот праздник точно также, как это делали древние иудеи. С вечера накройте свой праздничный стол, не забудьте положить головку чеснока, финики, яблоки, мёд, пейте вино, молитесь, а хоть и на русском языке. Играйте в эту святую, всепоглащающую игру -- в вашей новой жизни это происходит впервые. Уверяю вас, что утром вы непременно проснётесь уже вовсе иными людьми, а этой ночью с вами обязательно произойдёт что-то необычное, невероятное, трогательное, потрясное, ибо в эту ночь вы уснёте под зорким и мудрым оком Господа. Да будет вам мазаль от Бога в эту святую ночь...
Накрыли, положили, не забыли, дурачились, молились, играли, смеялись и плакали. Спать легли около 12-ти. Всё произошло двадцать семь минут второго...
*****************************************************************************************
Впрочем, перекинемся вновь в наши дни через эти долгие, пасмурные 7 лет.
И опять 21-ое число. 21-ое июня. 2005-ый год. 21-на минута в пути. Что за магия цифр бесконечно преследует меня? 21=7+7+7. 7-ой дом, 7-ая квартира, 7 лет.
Очко. 21. Тройка-Семёрка-Туз...
С вечера уже всё предвещало неладное: завтра что-то непременно должно случится. Были спущены с небес все возможные знаки-симаны, предостережения, подсказки. Я не должен был идти в этот день на работу. Зачем-то побрёл, потащился, поехал, помчался - 117 км лишь в одну сторону. Всё шло к тому, что на работе должен был заночевать. И здесь, что-то толкнуло меня возвращаться. Была возможность выбрать любой поезд: в 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21. Я сел именно в этот. В первый вагон. В вагоне 21-но кресло - 5 рядов по четыре + одно одиночное в углу. 21-ин человек. Через 21-ну (О, Боже!) минуту после посадки всё и случилось. Погибли семеро. Все остальные - тяжкие увечья: ноги, руки, головы, позвоночники...
*****************************************************************************************
Накрыли, положили, не забыли, дурачились, молились, играли, смеялись и плакали. Спать легли около 12-ти. Всё произошло двадцать семь минут второго...
-- Что за вой под дверьми, словно махонький ребёнок плачет в ночи? Так настойчиво плачет, долго, горько, усердно, да в дверь скребётся неистово, будто просит пищу и кров.
Встал, открыл, впустил. В дом закатился маленький пегий комочек, щенок, максимум месяц отроду. Лапочки его словно и не знали ещё земли вовсе - розовые, мягкие, не загрубевшие: его будто бы от маминой сиси оторвали только что, да подбросили в мои пределы. Хлопнул своими глазками, приспустил реснички, забился в уголок и уснул тотчас...
А через 3 дня он уже в муках, страшно умирал у меня на руках.
Вирус Парво - чумка, интерит. Он приполз уже заражённый, уже смертельно больной.
ОН приполз. Ко мне. В Иудее. В город 7-ми колодцев Авраама. ОН приполз...
*****************************************************************************************
Но вначале была та первая наша ночь и то первое утро с восходом солнца. Я любовался им ночью, радовался, что он теперь у меня есть, чувствовал, что вовсе неслучайно он приполз ко мне в эту святую ночь Рош ха Шана, моего первого Нового Года в древней Иудее.
Он дёргался в ночи, словно ребёнок, трясся, будто бежал куда-то во сне. А затем ласково сверкнул первый солнечный лучик в наше маленькое окошко: он плавно скользнул по матовым стенам и вмиг спустился к его махоньким, родным глазёнкам, тотчас вовсе разбудив его. Залитый солнцем наш общий двор, Маська семенит рядом, не отстаёт, писькает пока ещё явно по-девичьи, широко расставив свои задние, розовые лапочки. Задняя сторона дома, огромная корзина из-под икебан, которую могла себе позволить купить лишь достаточно богатая семья. Корзина устлана мягкой соломкой, любовно покрыта двумя большими полотенцами с жёлтенькими круглыми разводами его ночных забав-проказ, две шоколадки под полотенцами - вероятно, подарочный набор для приютившего и короткое, трепетное письмо, которое я в то время тяжко переводил несколько дней:
-- Мил Человек! Мы принесли своего щенка к порогу жилища твоего. Мы отчётливо знаем, что за его стенами живёт человек, который очень любит собак. Приюти нашего мальчика, дай ему пищу и кров, люби его неистово, лелей, радуйся его игривости и озорству его, будь с ним ласков и, в тоже время, строг, смейся, когда веселится он, горюй, когда он печалится и грустит...
И, так как это происходит в святую ночь Рош ха Шана, ты весьма скоро отчётливо почувствуешь вкус и запах удачи и успеха в этой новой для тебя стране.
Приюти, обогрей, радуй.
И спасибо тебе, человек, что ты есть на свете...
А в доме том было 7 подъездов, да 5 этажей, да 4 квартиры на каждом. Я жил в 3-ем подъезде по его ходу на 4-ом, предпоследнем этаже.
Как он оказался у моих дверей, когда и ходить-то толком ещё не умел - лишь медленно, с трудом ползал? Почему именно у моих? Быть может, он ломился и в иные двери, но открыл-то в ночи лишь я? Кто тебя послал ко мне, Микочка? Почему сегодня, всего через 3 дня ты уже отказываешься от пищи и питья? Почему закатились твои милые, родные, верные глазки? Отчего ты уставился лишь в одну точку, ведь ещё вчера мы так складно бродили с тобой по зелёной округе? Как спасти тебя, Масечка, как вдохнуть в тебя новую, трепетную жизнь?
Я и представить тогда ещё не мог, что эта за собака, сколь древней является её порода и родословная, что по наскальным рисункам возраст её оценивается в 4 000 лет.
Лишь через пол-года, когда уже отчётливо стали вырисовываться контуры его мощных мыщц, его крепкого тела, я совершенно случайно узнал, что это очень-очень древняя собака. Собака Авраама. Авраама авину. Ханаанская собака. КЕЛЕВ КНААНИ...
А пока надобно спешить к лучшему в городе ветеринару, надо, что есть мочи спасать его, лечить, лелеять. За любые деньги. Любой срок. Он обязательно должен жить. Он должен постоянно кружить рядом. Я всегда-всегда обязан видеть его милые, янтарные глаза.
Он самый преданный мой Человек. Он никогда не способен на предательство и подлость. Он Брат мой. Судьба моя. Иудейская.
*****************************************************************************************
Сорок минут в Лоде между институтом и вокзалом. Древний город Лод (Луд), испытавший в своей истории несколько крупных, катастрофических землетрясений (1929 год - 8.7 балла), стоящий на двух мощнейщих, перпендикулярных разломах: один - вдоль цепочки Иудейский гор, обрамляя предгорную тектонически активную полосу, второй - перпендикулярно береговой, средиземноморской линии...
Вот он вокзал, ожидание поезда из Наарии, который пересекает почти весь Израиль с севера на юг: Наария-Акко-Крайёты (сходу, почему-то всплывает *Иуда из Кариота* - из Крайотов он был)-Хайфа-Хоф Кармиель-Хедера-Нетания-Тель-Авив-Лод-Кирят Гат-Беер-Шева...
Тысячу раз я забирался в этот поезд за семь последних лет, тысячу раз из Б-7 в Лод и тысячу раз обратно: днём и часто ночью, утром и к вечере, в холод и зной, иногда в снег и очень часто ливень-дождь. И каждый раз в первом вагоне. Каждый раз. В ПЕРВОМ...
Всегда-всегда за одну-две минуты до прихода, до появления поезда до боли знакомое ивритское объявление по вокзалу:
-- Нос"им нэхмадим, шалом. А ракевет ми Наария ле Беер-Шева дерех Кирьят-Гат текеф магиа ле рациф миспар эхад. Несия това вэ коль тув.
-- Уважаемые пасажиры! Поезд из Наарии до Беер-Шевы через Кирьят-Гат прибывает на первый путь. Удачной поездки вам и всего хорошего.
999 раз я, прослушав это объявление, выходил на перон, дабы занять позицию напротив остановки первого вагона, чтобы уже через мгновение благополучно приземлиться в мягкое, уютное кресло переполненного (к тому моменту!) поезда. В 1000-ый раз этого объявления впервые за семь лет не последовало, что имело весьма важные последствия в развитии описываемых событий...
****************************************************************************************
Ранне утро! Шесть с четвертью. Надо спешить, надобно бежать, что есть мочи, лететь, ехать, плыть, мчаться... Мой Мика умирает у меня на руках, прожив всего три скоротечных дня в моих пенатах. Обмяк, миленький Маська - маленький, лёгонький, пушистый, серый, ласковый комочек. В Омер, скорей в Омер, там лучшая в южном округе ветеринарная клиника.
"Таксист, мил Человек, но что же ты так медлителен сегодня, почему зеваешь, что тянешь-то так, мой Мика ведь умирает, тает на глазах, неужто не желаешь ты помочь мне теперь, неужели у тебя не случалось горе никогда, и ты сейчас не способен меня отчётливо понять?.."
Клиника. Длиннющий коридор. Приёмная комната. Седовласый врач-ветеринар. Он мгновенно всё понял, взглянул мельком на щенка, и всё тут же догнал. Ах, этот врачебный взгляд с поволокой. Сквозной взгляд. Взгляд приговора. Наотмашь...
Но зачем он теперь берёт в руки маленькую стеклянную палочку? Ах, да... Анализ на возможный вирус. Махонькая пёсья попочка, мазок, микроскоп и ужасный, смертельный приговор:
-- Ваш щенок заражён вирусом Парво. Даже, если сейчас мгновенно начнём лечить - соотношение *выживет - умрёт* (после десятидневного, тотального лечебного курса)
10 к 90%, такова статистика, адони.
-- Будьте любезны, профессор, определите возраст щенка?
Он внимательно посмотрел на его ноготочки, первый прорезавшийся зубик:
-- Полтора месяца.
Я тут же отнял от 24 сентября 45 дней назад... Господи, что же это происходит вдруг?.. Он рождён со мной в один день через 40 лет. 9-ого АВГУСТА. 9-ого АВА...
-- Безусловно, станем лечить, профессор.
-- Тогда вы должны внимательно выслушать меня во что вам это обойдётся.
-- Я слушаю, я весь внимания, я готов платить любые деньги.
-- Не горячитесь, я отчётливо вижу, что вы совсем недавно в стране, вероятно, ещё в ульпане и подрабатываете по вечерам метлой.
-- Как вы могли столь мгновенно обнаружить, увидеть, вычислить эти нюансы?
-- Смог, поверьте, это было вовсе нетрудно. Итак. Такцив. Бюджет. Смета...
*****************************************************************************************
Не было того объявления. Каждый раз непременно звучало, а сегодня молчат станционные динамики. К чему бы это, вдруг промелькнула шальная мысль. Я вышел на перрон уже в момент остановки прибывшего поезда. Вот он.., мой ПЕРВЫЙ вагон: в нём всегда так удобно, так уютно ехать: в Беер-Шеве мгновенно оказываешься у выхода с вокзала, на привокзальной площади, вовсе не теряя 5-7 столь драгоценных минут, когда тебе приходится пробираться, продираться сквозь огромную людскую толпу, вывалившую на перрон со всех вагонов.
Но пока ещё вокзал древнего, седого Лода. Первый вагон. У вагона уже приличное количество народа (15-17 человек), жаждущего проникнуть в вагон первыми и скорее уже усесться в роскошные, мягкие, потрясные кресла. Последним пяти.., мест может и не хватить и им прийдётся ехать стоя вплоть до Беер-Шевы - более часа: удовольствие далеко не из приятных.
Я вошёл в вагон предпоследним, в первом вагоне оставалось одно свободное место из
21-го. Единственное, свободное местечко, против движения поезда, спиной к водителю-машинисту, сразу за перегородкой, отделяющей водительский салон от первого вагона. Поезд прогудел пару раз и медленно тронулся...
Впереди, через 35 минут Кирьят Гат, ещё пол-часа и *Беер-Шева цфони-университа* и затем уже *Беер-Шева мерказ*. Всего ничего - час с небольшим, час с четвертью, и ты уже дома.
В тот момент, безусловно, я никак не мог знать, вовсе не мог догадываться, что домой я теперь попаду лишь на четвёртые сутки. Никак не мог. Знать...
*****************************************************************************************
-- Итак такцив. Счёт. Бюджет. Смета... Лечение весьма недорогое, мой сегодняшний клиент
- 17 долларов в день, десятидневный курс, таким образом, 170 долларов.
-- Такие деньги у меня есть, давайте же уже скорее начнём лечить, профессор.
-- Вероятно, вы меня не совсем правильно поняли. Собака все десять дней должна оставаться у нас, под наблюдением, словно в гостинице. Стоимость дня проведённого в клинике - 67 долларов. 67 на 10 = 670 долларов, да плюс 170 долларов за лечение.
Итого: 840 долларов. Способны ли вы оплатить такой счёт?
-- Это весьма проблематично для меня, профессор. Я нахожусь в Иудее лишь три месяца, продолжаю оставаться на корзине абсорбции и по вечерам чуть-чуть подрабатываю метлой.
-- Для подобных вам новых репатриантов у нас есть скидка - 5 % (*ВЕСЬМА ОБРАДОВАЛ!*). Впрочем, я так ощущаю, вам это вряд ли особо поможет... В таком случае у меня есть совсем иная опция. Вот ампула. Всего одна ампула. Она стоит 14 шекелей. Такие деньги у вас, конечно же есть. Езжайте домой. Мы всё далее сделаем сами. Решайте, две опции перед вами. И не забудьте, пожалуйста, мою первую формулу, которую я тотчас произнёс, когда вы внезапно появились в моей клинике: "Если даже сейчас, мгновенно начнём тотально, массивно лечить, соотношение *выживших к ушедшим* (при вирусе Парво!) - 10/90%.
Такова моя длительная, весьма не радостная статистика. Теперь я готов внимательно выслушать вас. Слово за вами. И оно, безусловно, будет решающим в нашем, столь печальном деле...
-- Безусловно станем лечить, профессор. Я найду эти деньги, займу, заработаю. Вот только разбейте эту сумму на несколько платежей.
В первый день ему сделали семь уколов по хребту. Как же он плакал, как скулил мой Маська, как терпел эту жуткую боль от надувшихся на спине семи крупных шишек. Три с лишним часа я не отходил от него, гладил, успокаивал, беспрестанно заглядывал в его закатившиеся глазки. И курил, курил, курил...
...На ночь он остался в клинике. Положил свою головку на махонькие лапочки, прикрыл свои янтарные, блестящие глазки, глубоко, не по-детски вздохнул дважды и вмиг крепко уснул. Абсолютно в той же позе застал я его поутру. Врач умело подбрил ему правую ножку, нашёл его тонкую, блуждающую вену, поставил капельницу. Кап-кап-кап... 5 часов кряду - кап-кап-кап. Всё, как и у людей. Всё, как у взрослых...
-- Только бы он остался жить - беспрестанно проносилось в моём мозгу - только бы выжил. Как же хочется ещё не раз порадоваться его мощному, быстрому бегу, игривой улыбке, фронтальным облизам-зализам рук, ног, носа, подбородка, глаз в момент долгожданной, искренней встречи после длительного расставания-разлуки.
Незаметно, осторожно, исподволь на Земь спустилась вторая Ночь. Его лечения. Его клиники. Его спасения.
-- Мика! Дружочек мой! Я непременно примчусь к тебе завтра утром с первыми, ласковыми, тёпКими, солнечными лучиками в твоё спасительное оконце. Я верую, что ты меня дождёшься. Я не стану спать этой ночью, я буду вспоминать, думать, размышлять лишь о тебе и о твоём внезапном появлении в моей жизни. Только живи, Мика. Только живи, мой верный, преданный Пёс!..
*****************************************************************************************
...Не было того объявления. Каждый раз непременно звучало, а сегодня почему-то замерли станционные динамики...
Единственное (впоследсвии это окажется вексьма важным!!!) свободное местечко, против направления движения поезда, спиной к водителю-машинисту, сразу за перегородкой, отделяющей водительский салон от первого вагона.
Поезд прогудел пару раз и медленно, натяжно, со скрипом тронулся. Впереди короткая дорога, всего-то ничего - час с небольшим, час с четвертью, и ты уже дома, в ласковых и нежных объятиях родной Беер-Шевы.
В тот момент я, безусловно, никак не мог предположить, вовсе не мог догадываться, что домой теперь попаду лишь на четвёртые сутки. Никак не мог. Знать.
Поезд набрал приличную скорость, явно за 100 км в час (затем, уже в прессе и интернете напишут, что в момент столкновения она составляла 163 км в час), за окном замелькали окраины Лода, плавно переходящего в Рамле, ещё через пару минут уже край Рамле, затем поля, кибуцы, мошавы.
Под мерный стук вагонных колёс я мгновенно задремал вперемежку с ярким, цветным, явно предупреждающим, коротким сном.
*Мика вдруг в вагоне. Мечется, обнюхивает каждого человека, возвращается назад, вновь вперёд, возбуждён донельзя, ищет, бесится, елозит. Вдруг увидел, нашёл, признал, встал передними лапами на мои колени, неистово, беспрестанно лижет глаза, нос, лоб, подбородок. И шепчет, явно шепчет мне на ухо:
- Срочно покинь это место, Хозяин. Я настаиваю, требую, приказываю тебе. Встань и мигом перейди во второй вагон, осталось лишь 7 (семь!) минут. Семь коротких Минут. Ты всё поймёшь ЗАТЕМ, а сейчас срочно проследуй во ВТОРОЙ вагон. Лишь там твоё спасение, Хозяин. Я ведь успел, я всё прошептал, я вовремя предупредил тебя. Когда-то, давным-давно ты благородно, ни секунды не задумываясь спас мою щенячью, трепетную жизнь-волосок, теперь вот я подле тебя в минуту твоей страшной катастрофы, возможной твоей гибели. Теперь я пытаюсь всеми силами, всей мощью своей уберечь тебя, спасти твою жизнь. Всё! Я мгновенно растворяюсь в твоём сне. И встретимся уже ПОСЛЕ...*
Вмиг, я открыл глаза. По вагону, навстречу устало брёл религиозный человек, собирающий людей на вечернюю молитву, долго шёл из последнего вагона в первый. Он явно притомился в пути, ему, безусловно, нужен был небольшой, короткий отдых перед возвращением назад.
Пред глазами начал медленно проплывать мой цветной сон. В мельчайших деталях и подробностях. Сон перед крушением. Спасительный сон перед катастрофой.
До неё действительно оставалось лишь СЕМЬ коротких минут...
*****************************************************************************************
Незаметно, осторожно, исподволь на Земь спустилась вторая Ночь. Его лечения. Его клиники. Его благостного спасения.
А за ней, за этой очередной бессонной ночью серое, дождливое утро, снова на всех парах мчаться к ветеринару, вновь свято верить и надеяться, что, быть может, уже с сегодняшнего дня мой Мика вдруг резко пойдёт на поправку.
Теперь уже подбрита его левая ножка, вновь пятичасовая капельница, его мутные, безучастные глаза, поджатые, дрожащие лапки, вздыбленная шерстка... и беспрестанная моя беготня - курить, курить, курить...
Ночь, день, утро. Обкололи по хребту, шишки на махонькой спинке, многочасовая капельница в правую, затем в левую ножку, вновь в правую...
Он поднялся на седьмые сутки, осторожно, размерянно, не спеша прошёлся по комнате, пытливо, с любопытством изучил её периметр и впервые за последние семь дней сам попросил кушать. Он выжил. Он попал в эти десять процентов, которые остаются жить после вируса Парво, несмотря ни на что. Я благодарно поклонился мощному профессору в пояс и скоро повёз его домой, в свои уютные пределы:
"Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.
---
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол,
И воск слезами с ночника
На платье капал.
---
На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно."
*****************************************************************************************
Он поднялся на седьмые сутки. Он выжил. Он попал в эти десять процентов, которые остаются жить после вируса Парво, несмотря ни на что. Я благодарно поклонился мощному профессору в пояс и скоро повёз его домой, в свои уютные пределы.
После этого, собственно, всё и мгновенно началось - вся моя удивительная трансформация в древней, святой Иудее. Первый знак-симан замаячил на горизонте сходу, прозвучал уже через несколько дней. Тяжко, вечерами работая на метле (с тоар-то шлиши в кармане!), ничего особого не предпринимая и не ища, никуда не отправляя свой СиВи, находясь в стране лишь три коротких месяца, совершенно неожиданно для себя я стал получать череду телефонных звонков с самой верхушки иудейского истеблишмента. Я, безусловно, тогда ещё не мог знать, не смел догадываться, что все эти посылы в моей жизни идут через Мику моего абсолютно вне зависимости от моей воли и желания. Подобные прозрения пришли ко мне уже гораздо позже, когда невероятные мистические совпадения посыпались на меня уже словно из рога изобилия.
****************************************************************************************
*Мика вдруг в вагоне. Мечется, обнюхивает каждого человека, возвращается назад, вновь вперёд, возбуждён донельзя, ищет, бесится, елозит. Вдруг увидел, нашёл, признал, встал передними лапами на мои колени, неистово, беспрестанно лижет глаза, нос, лоб, подбородок. И шепчет, явно шепчет мне на ухо:
- Срочно покинь это место, Хозяин. Я настаиваю, требую, приказываю тебе. Встань и мигом перейди во второй вагон, осталось лишь 7 (семь!) минут. Семь коротких Минут. Ты всё поймёшь ЗАТЕМ, а сейчас срочно проследуй во ВТОРОЙ вагон. Лишь там твоё спасение, Хозяин. Я ведь успел, я всё прошептал, я вовремя предупредил тебя. Когда-то, давным-давно ты благородно, ни секунды не задумываясь спас мою щенячью, трепетную жизнь-волосок, теперь вот я подле тебя в минуту твоей страшной катастрофы, возможной твоей гибели. Теперь я пытаюсь всеми силами, всей мощью своей уберечь тебя, спасти твою жизнь. Всё! Я мгновенно растворяюсь в твоём сне. И встретимся уже ПОСЛЕ...*
Вмиг, я открыл глаза. По вагону, навстречу устало брёл религиозный человек, собирающий людей на вечернюю молитву, долго шёл из последнего вагона в первый. Он явно притомился в пути, ему, безусловно, нужен был небольшой, короткий отдых перед возвращением назад.
Впечатлившись увиденным сном, не желая далее ехать спиной по ходу движения поезда, я поднялся со своего места, находящегося возле перегородки, отделяющей ПЕРВЫЙ вагон от салона машиниста, и медленно пошёл в сторону второго вагона в надежде найти там хотя бы одно освободившееся место, где ещё совсем недавно сидел человек, теперь перебравшийся на вечернюю молитву в тамбур одного их дальних вагонов поезда.
Уставший раввин, собирающий всё последнее время религиозных евреев на молитву, тут же присел на моё, освободившееся местечко, присел отдохнуть лишь несколько коротких мгновений, несколько минут, дабы уже затем, после отдыха непременно вновь двигаться назад в тот памятный тамбур в хвосте поезда.
Не успел он туда. Не добрался. Не молился в этот трагический, ужасный день. Не сошёл с поезда в Кирьят Гате. Не пришёл к себе домой, к семье своей, где его так стойко ждали к вечерней трапезе. Не.., Не.., Не..,
На следующий день, лежа крайне побитый, в шоке в хирургическом отделении больницы *Вольфсон* в Холоне, из скупых (тогда ещё скупых!)газетных сообшений и опубликованных фотографий со вчерашней дорожной катастрофы, я с прискорбием узнал, что ОН погиб прошлым вечером. Погиб в ПЕРВОМ вагоне...
*****************************************************************************************
Он поднялся на седьмые сутки. Он выжил. Он попал в эти малые десять процентов, которым суждено жить Божьей милостью, излечившись от вируса Парво, несмотря ни на что. Я благодарно поклонился нашему профессору в пояс и скоро повёз его домой, в свои уютные пределы.
Он быстро рос, креп, мужал. Я стал водить его в Негев, в пустыню, раскинувшуюся по периметру Беер-Шевы, иногда мы добредали с ним до древних развалин семи колодцев Авраама. Как же быстр был его стремительный бег, да всё по кругу, по кругу норовил бесяра безудержный, всё быстрой извилистой змейкой среди барханов, оврагов и холмов. Диаметр его окружности измерялся несколькими сотнями метров, порой до километра: так собирал он стада овец и верблюдов, чётко следуя издревле заложенному и бережно сформированному генетическому коду. А овец и верблюдов поблизости вовсе-то и не было; лишь верблюжьи лепёшки, да овечьи катышки сползали по отвесным, крутым склонам. Так бродили мы часами окрест древней Беер-Шевы, так набирался он сил, и псовой мудрости выписывая свои замысловатые, мощные круги окрест, так поджидал он на закате шустрых, пустынных волков, коих вовсе и не опасался, являясь местным волкодавом.
Я не мог тогда ещё знать, что совсем скоро эта его боевитость, сила и мощь понадобится нам, как нельзя кстати: всё мгновенно произойдёт у той знаменитой пещеры ХаламИш, что в живописных отрогах АроЭра, у древнего вади-русла Дая.
Земля ХАНААНСКАЯ плавится ало:
Маки и маков зловещие жала,
Хмурое небо, гортанная степь,
Гор ослепительно жёлтая цепь.
Плавно над озером, степью, дубравой
Старый орел закружил одноглавый.
Видно ему как по днищу оврага
Движется весело волчья ватага.
Серые комья шуршат перелеском,
Вереска ветки ломаются с треском.
Вот по степи покатилась орава,
С рыси в галоп растекается лава:
Семеро легких, голодных волков,
Жадно жующие известь клыков,
Словно посланцы бессмертного ада
Смерчем свалились на тощее стадо.
Рвали им жилы, рыча и ярясь,
Землю месили в кровавую грязь,
Смело казали свое мастерство:
По двое, по трое - на одного.
Били с размаху их ломким кнутом,
Смертно кричали ... Но вот с вожаком
Встретились взглядами: - Баба, не лезь.
Я здесь хозяин. Хозяин я здесь.
- Мы ведь не люди: с собою возьмем
То, что съедим и в зубах унесем.
Псы Ханаанские рвутся в ту бойню.
С волкАми привыкли яриться достойно,
Рвут они злобно ораву волков
Ночью не спят. Охраняют свой кров.
Познал бедуин тот, бродяга и гнус
Псов Ханаанский зловещий укус.
Мечутся волки те подле отары,
Кажут им пасти, кучкуются в пары.
Пытаются глотки овечьи достать,
Но псам Ханаанским не велено спать.
Земля ХАНААНСКАЯ плавится ало:
Маки и маков зловещие жала,
Хмурое небо, гортанная степь,
Гор ослепительно жёлтая цепь.
С сосен стекает янтарная камедь,
Намертво клеит разбитую память,
Память пустыни, дубравы и гор,
Память степных ХАНААНСКИХ озер.
*****************************************************************************************
На следующий день, лежа крайне побитый, в шоке в хирургическом отделении больницы *Вольфсон* в Холоне, из скупых (тогда ещё скупых!)газетных сообшений и опубликованных фотографий со вчерашней дорожной катастрофы, я с прискорбием узнал, что ОН погиб прошлым вечером. Погиб в ПЕРВОМ вагоне...
Но вначале был тот мощный удар, тот страшный скрежет железа по железу, та неистовая ударная волна сметающая всё окрест, бросающая ещё недавно мирно спящий люд между искорёженных кресел и столов вагона, те крики и стоны окровавленных людей, страстно ищущих выход из этого пекла. Полная темень, смрадная пелена угольной взвеси и пыли из снесённого грузовика с огромным прицепом (20 тонн!), катающиеся по полу живые люди и людские фрагменты, извилистые ручейки алой крови и плавающие в них деньги, паспорта, пелефоны.
С огромной скоростью вагон мчится под откос, спонтанно ища выход этому буйству, этой безудержной, адской пляске. Семьсот метров от места столкновения протащило второй вагон, но ведь был ещё первый - тот, что теперь разбросало рванными кусками, полностью разрушив на месте трагедии.
И вдруг стало совсем тихо. И кто-то сумел услышать тишину. И был первый вертолёт. И Мика, мой верный и преданный, родной пёс в раз очутился у моих ног. Уже не во сне. Наяву. На полотне, у насыпи, дабы яро помогать пострадавшим людям...
****************************************************************************************
В тот памятный, солнечный, весенний день я впервые узнал породу моего Мики. Произошло это на уютных лужайках городского парка, куда я стал его водить в последнее время. В том тихом парке постоянно собирались роскошные собаки, привезенные заботливыми хозяевами из Москвы, Питера, Киева, Баку, Ташкента...
Пудели всех мастей и размеров, амстаффы, овчарки и колли, ротвейлеры и доберманы, эрдельтерьеры и гончие. Была даже эксклюзивная левретка. На моего восьмимесячного Мику никто, собственно, и не обращал особого внимания. Каждый раз я лишь слышал вдогонку:
-- А, наш дворянин вновь явился. Ну, давай Мика-дворянин, покрасуйся с нашими любимцами-красавками, побегай с ними рядышком, понакручивай свои извилистые круги.
Лишь однажды один из "собачников" намекнул мне, что Мика удивительно похож на помесь немецкой овчарки и сибирской лайки.
В тот день в парке случайно оказался заводчик израильских собак и, не обратив внимания на все эти прелестные породы собак, прибывших из СНГ, вдруг, неожиданно спросил, пристально глядя на моего Мику:
-- Скажите мне, чья это собака?
-- Моя - тотчас ответил я.
-- Быть-может вы догадываетесь, что за порода у вас?
-- Нет, к сожалению, я не знаю породы моей собаки.
-- Аз тидъа (Так знайте). У вас очень древняя, израильская порода охранных собак, местный волкодав, которая в этих краях зовётся -- *КЕЛЕВ КНААНИ* -- , что в переводе на русский язык означает: *ХАНААНСКАЯ СОБАКА*
Я тотчас кинулся в интернет.
Родина Ханаанской собаки - Израиль, является национальной породой Израиля. Ее предками, вероятно, были древние гончие, собаки-парии Ближнего Востока. История этой породы, безусловно, насчитывает много веков. Согласно легенде, Ханаанская собака сидела у трона Иезавели, жены Ахава, царя Израиля. Использовалась с древнейших времен кочевыми племенами Ближнего Востока в качестве пастушьих и караульных собак. Среди близких родственников Ханаанской собаки наиболее известен бассенджи. Ум и надежность ханаанской собаки стали известны и в других странах, особой популярностью она пользуется в США. Наиболее часто служит сторожем стада или дома, либо поводырем. Во время вооруженных конфликтов в Израиле она использовалась как связная и помогала отыскивать раненых, нередко доставляла почту. Ханаанская собака, которая также представляет собой замечательную декоративную собаку, обладает прекрасными способностями к обучению, поэтому, возможно, в будущем появятся другие области ее применения.
Ханаанские собаки отличаются исключительной сообразительностью. Несмотря на независимый нрав, они всегда выполняют команды хозяина. У особей данной породы живой и общительный характер, они беззаветно преданы своим хозяевам и в любой момент готовы встать на их защиту.
Так вот, кто приполз к моим дверям в ту памятную ночь святого праздника Рош ха Шана, моего первохо Рош ха Шана в Иудее, вот, кого я так настойчиво лечил от вируса Парво, вот, кто впоследствии уже станет спасать жизнь мне.
Перед глазами тут же встала та короткая записка из корзинки, в которой он провёл ночь в месяном возрасте. Эти буковки, слова, фразы вновь побежали одной сплошной строкой.
-- Мил Человек! Мы отправили своего маленького щенка к порогу жилища твоего. Мы отчётливо знаем, что за его стенами живёт человек, который очень любит собак. Приюти нашего тёплого, нежного мальчика, дай ему пищу и кров, люби его неистово, лелей, радуйся его игривости и озорству его, будь с ним ласков и, в тоже время, строг, смейся, когда веселится он, горюй, когда он печалится и грустит. И, так как это происходит в святую ночь Рош ха Шана, ты весьма скоро отчётливо почувствуешь вкус и запах удачи и успеха в этой новой для тебя стране. Приюти, обогрей, радуй...
А в доме том было семь подъездов, да пять этажей и по четыре квартиры на каждом. Я жил в третьем подъезде по его ходу, на четвёртом, предпоследнем этаже.
Как он оказался у моих дверей, когда и ходить-то толком ещё не мог - лишь медленно, с трудом ползал? Почему именно у моих? Быть может, он ломился и в иные двери, но открыл-то в ночи лишь я? Кто тебя послал ко мне, Мика? Кто? Тебя. Послал...
Совсем-совсем скоро я уже доподлинно знал ответы на все эти трепетные, бесконечные вопросы...
*****************************************************************************************
А начиналось всё, безусловно, ещё там, в той далёкой стране, где правит жестокий деспот и изворотливый тиран, где седые скалы горной цепи Копет-Дага плавно, отрогами спускаются и скоро растворяются в барханных чёрных песках Кара-Кумов, где буйный Каспий несёт с бешенным рёвом свои солёные воды в залив Кара-Богаз-Гол, и где живут очень мирные, тёплые и гостепреимные люди.
Молодой парень, да что там парень, мальчик ещё совсем, едва закончивший десятый класс школы, обнял нашу нежную пуделиху Тиночку, её месячного щенка Рушу, вытянувшегося словно сосиська под закрытой дверью холодильника (в поисках самого прохладного местечка в квартире!), нежно поцеловал маму, протянул свою шершавую, мозолистую (вот они благостные последствия отцовского турника с детства) руку отцу, быстро повесил спортивную сумку на плечо, взял c собой двенадцатиструнную гитару и дорогую тенисную ракетку и бодро шагнул в тёмную, душную, ветренную ашхабадскую ночь. Через пол-часа такси домчало его до местного аэропорта, регистрация, багаж, два часа лёта и вот она - звезда востока - огромный, уютный, многолюдный Ташкент, ещё пять часов полёта на аэробусе
А-310 и теперь уже наш родной Бен-Гурион распростёр пред ним свои мощные объятия.
--Мальчик, сегодня такой славный день в твоей жизни, тот единственный день на новой Родине, когда тебя бесплатно отвезут на такси в любую точку Израиля, в какую ты пожелаешь и которую сейчас нам озвучишь.
--Я толком не знаю, куда мне ехать. Что бы вы мне посоветовали?
--Вот тебе карта, парень, выбирай уютное местечко, и мы тотчас выполним твой заказ.
Он закрыл свои зелёные глаза, смело ткнул пальцем в разложенную на столе карту Израиля - указательный палец его правой руки плавно лёг на кибуц Бейт-Нир.
Дома же, у подножья Копет-Дага оставались его самые верные и преданные друзья: родители, Тина и Руша, от которых он столь стремительно улетел вчера в ночи...
*****************************************************************************************
...Вагон с бешенной скоростью пронёсся по стальному полотну несколько сот метров, оставляя под собой куски искорёженного металла ввиде замысловатой, узорчатой змейки, в последний раз мелко задрожал, раскачиваясь из стороны в сторону, резко подпрыгнул и встал поперёк железнодорожных путей. Сплошная темень, угольная пыль, разбиты все окна, в трёх местах по боковине крупные рванные дыры насквозь, пол, усеянный людскими телами, стеклом, металлом, креслами, столами, деньгами, сумками, паспортами...
Всё вздыблено донельзя, порванно, скомкано, разрушенно.
И стон, и крик, и вопль, и плач.
Но вдруг, стало тихо, совсем тихо, так тихо, что можно было отчётливо услышать пчёлку неожиданно влетевшую в вагон и ловко свершившую в жуткой темени свой дивный, потрясный, блестящий танец.
Первые, ярко окровавленные, лежащие в сознании у самого края, стали медленно, осторожно, чуть ступая покидать разрушенный вагон. Смышлённые, энергичные солдаты из других вагонов бережно принимали их на свои крепкие руки.
А в головах свинцом стучало: вероятно теракт, неужели взрыв, а если это бомба?
Полотно, гравийная насыпь, лежат измученные, раненные люди, много людей, очень много, гораздо больше, чем можно себе теперь вообразить. И немые, неозвученные вопросы на всех истерзанных лицах, во всех грустных, печальных, испуганных глазах, вопросы на разных языках: но, где же первый вагон, ведь был ещё первый с локомотивом, почему наш второй вдруг стал первым? И где тот огромный грузовик с прицепом, который стоял на пути? Где люди, ещё совсем недавно мирно спавшие в первом вагоне? Где водители локомотива и грузовика? Где они все?
А вокруг поля, изумительные, чудные, буйные поля. Жёлтый на зелёном. И подсолнухи, подсолнухи, подсолнухи. В рост.
В густой, липкой пелене вдруг увидел я напротив преданные, милые, нежные, испуганные, псовые глаза. Алая струйка бурой крови с моей головы медленно стекала к его мощным ногам: он интенсивно слизывал её в смеси с жирной, подмокшей, красно-коричневой глиной. Мой верный пёс рядом, мой родной Ханаан, мой Мика в раз отыскал меня и примчался на помощь. Как же почувствовал он всё это буйство, как же в миг рассчитал, как нашёл и стремительно добрался, кто послал его, по каким же неписанным законам происходит подобное действо?
И был скорый, военный вертолёт, и потянулись люди к жизни, и прошёл первый, дикий, щемящий шок. Стремительно, неумолимо смеркалось...
Я неожиданно вновь потерял сознание...
*****************************************************************************************
... В тот памятный день мы ушли с ним слишком далеко от города. Стояла чудная, прохладная погода, было очень приятно, заманчиво и весело бегать с ним по окрестным холмам, обильно усеянным сплошным, мягким, маковым ковром. Трава в эту пору стояла ещё по колено, так, что ему иногда удавалось неожиданно спрятаться от меня в густых зарослях. Бесились, метались, ползали всласть, были нежны, довольны и радостны. С небес накрапывал мелкий, противный дождик, впрочем, вовсе и не мешавший нашей уютной игре. Совершенно незаметно пролетело семь дневных часов, наступал вечер, тёплое, ласковое солнышко плавно, не спеша спустилось-закатилось за горизонт, стремительно темнело.
Дорога назад, домой показалась уже не такой долгой. Вот он знакомый мосток через вади - высохшее, древнее русло, далее любимый, дивный распадок, где по осени берём до пяти кг грибов, затем знаменитая, мощная, одиночная, столетняя акация, под тенью кроны которой можно прелестно отдохнуть в жаркий, знойный, пылающий день, потом пещера, к которой, возможно, брёл по пустыне Авраам, а там уже и Б-7 недалече, совсем рядышком, через лужок.
Бежали, спотыкались, падали, вставали, вновь шли...
Но что это, что там на пути преградило наш стремительный возврат домой в предвкушении вечернего ужина с доброй, полной чаркой домашнего, сухого, виноградного, красного вина?
Мощная отара облезлых овец, ограниченная по периметру десятком одногорбых верблюдов, четыре крупные собаки, со скатанной в мелкие комочки-катышки шерстью и три молодых, крепких бедуина на конях, во главе этого серого облака. Играюче, мастерски спрыгнули со своих лошадей, подошли ко мне, плотно обступили.
-- Замечам по облику твоему, мужик, что ты местный иудей. Видимо, ты неслучайно пересёкся с нами, на нашей древней тропе этим тёмным, весенним вечером. А поступим мы вот как. Вот тебе пелефон, страждущий, ты сейчас резко позвонишь домой, обратишься к родным, чтобы они скоро принесли к нашему жилищу семь тысяч американских долларов. На всё, про всё два часа тебе вольницы. Коли через два часа условия наши выполнены не будут, ждёт тебя пытка тяжкая, мы всё свершим этой тёмной, пасмурной ночью, а поутру тебя найдут уже изрядно изъеденным местными, голодными, воющими шакалами. И спеши, мужик, торопись отчаянно, всё в твоих, цепких руках. Звони. Торопись. Думай. И молись, конечно же молись, за твою утреннюю благость. Сейчас же присядь на тот выпуклый, холодный камень: мой брат будет тебя внимательно охранять всё это время от звонка и до принесённых денег.
Из карманов своих широких штанин-балаков они достали длинные, острозаточенные ножи. Дрожащей рукой я набрал первые циферки заветного номера, раздались динные гудки, всё поплыло перед глазами. Оттуда, из-за кулис, по ту сторону зеркала тут же прозвучал милый, родной, мягкий голос...
ОН дико, с воем, ни секунды не раздумывая, бросился одновременно к троим. ОН норовил схватить своими клыками лишь их кисти, дабы сбить их приготовленные для подлости ножи наземь, чтобы с блеском и гордостью спасти своего верного Друга, своего родного хозяина. Он перекусил в мгновенье, с хрустом три их запястья, он рвал им в клочья вены и жилы на руках, под давлением брызнула первая кровь. Никто не успел даже опомниться, всё произошло столь мгновенно, в несколько быстро пролетевших секунд. Никто. Ничего. Не успел. Ни люди, ни их дикие собаки, ни овцы, ни верблюды, ни даже кони. ОН рассчитал всё абсолютно верно, вероятно, он вдруг вспомнил свою возвратную древность, свой четырёхтысячелетний генный код. Безусловно, в это спасительное мгновение он чётко вспомнил, что он местный волкодав.
Мы быстро, что есть сил побежали. Их собаки ринулись за нами. Он яро дрался сразу со всеми, с четырьмя, бился в кровь, до кровавой слюны, неистово и безжалостно стирая известь своих и их клыков. Впереди наша уютная пещера. Надобно спешить. Быть может, именно там наше спасение. Бедуинские собаки в этот момент несколько отстали. Вперёд, Мика. Спасибо тебе верный, преданный пёс. И прости... |
Новости
Чаты
88:88 
