- Человечество обанкротилось биологически - рождаемость падает, распространяется рак, слабоумие, неврозы, люди превратились в наркоманов. Они ежедневно заглатывают сотни тонн алкоголя, никотина, просто наркотиков, они начали с гашиша и кокаина и кончили ЛСД. Мы просто вырождаемся. Естественную природу мы уничтожили, а искусственная уничтожит нас. Далее, мы обанкротились идеологически - мы перебрали уже все философские системы и все их дискредитировали, мы перепробовали все мыслимые системы морали, но остались такими же аморальными скотами, как троглодиты. Самое страшное в том, что вся серая человеческая масса в наши дни остается той же сволочью, какой была всегда. Она постоянно требует и жаждет богов, вождей, порядка, и каждый раз, когда она получает богов, вождей и порядок, она делается недовольной, потому что на самом деле ни черта ей не надо, ни богов, ни порядка, а надо ей хаоса, анархии, хлеба и зрелищ; сейчас она скована железной необходимостью еженедельно получать конвертик с зарплатой, но эта необходимость ей претит, и она уходит от нее каждый вечер в алкоголь и наркотики... Да черт с ней, с этой кучей гниющего дерьма, она смердит и воняет десять тысяч лет и ни на что больше не годится, кроме как смердеть и вонять. Страшное другое - разложение захватывает нас с вами, людей с большой буквы, личностей. Мы видим это разложение и воображаем, будто оно нас не касается, но оно все равно отравляет нас безнадежностью, подтачивает нашу волю, засасывает... А тут еще это проклятье - демократическое воспитание: эгалитэ, фратерните, все люди - братья, все из одного теста... Мы постоянно отождествляем себя с чернью и ругаем себя, если случается нам обнаружить, что мы умнее ее, что у нас иные запросы, иные цели в жизни. Пора это понять и сделать выводы - спасаться пора.
- Пора выпить, - сказал Виктор. Он уже пожалел, что согласился на серьезный разговор с санитарным инспектором. Было неприятно смотреть на Павора. Павор слишком разгорячился, у него даже глаза закосили. Это выпадало из образа, а говорил он, как все адепты пропастей, лютую банальщину. Так и хотелось ему сказать: бросьте срамиться, Павор, а лучше повернитесь-ка профилем и иронически усмехнитесь.
- Это все, что Вы мне можете ответить? - Осведомился Павор.
- Я могу Вам еще посоветовать. Побольше иронии, Павор. Не горячитесь так. Все равно Вы ничего не можете. А если бы и могли, то не знали бы что. - Павор иронически усмехнулся.
- Я-то знаю, - сказал он.
- Ну-с?
- Есть только одно средство прекратить разложение...
- Знаем, знаем, - легкомысленно сказал Виктор. - Нарядить всех дураков в золотые рубашки и пустить маршировать. Вся Европа у нас под ногами. Было.
- Нет, - сказал Павор. - Это только отсрочка. А решение одно: уничтожить массу.
- У вас сегодня прекрасное настроение, - сказал Виктор.
- Уничтожить девяносто процентов населения, - сказал Павор. - Может быть, даже девяносто пять. Масса выполнила свое назначение - она породила из своих недр цвет человечества, создавший цивилизацию. Теперь она мертва, как гнилой картофельный клубень, давший жизнь новому кусту картофеля. А когда покойник начинает гнить, его пора закапывать.
- Господи, - сказал Виктор. - И все это только потому, что у Вас насморк и нет пропуска в лепрозорий? Или может быть, семейные неурядицы?
- Не притворяйтесь дураком, - сказал Павор. - Почему Вы не хотите задуматься над вещами, которые вам отлично известны? Из-за чего извращают самые светлые идеи? Из-за тупости серой массы. Из-за чего войны, хаос, безобразия? Из-за тупости серой массы, которая выдвигает правительства, ее достойные. Из-за чего золотой век так же безнадежно далек от нас, как и во времена оного? Из-за тупости, косности и невежества серой массы. В принципе, Гитлер был прав, подсознательно прав, он чувствовал, что на Земле слишком много лишнего. Но он был порожден серой массой и все испортил. Глупо было затевать уничтожение по расовому признаку. И кроме того, у него не было настоящих средств уничтожения.
- А по какому признаку собираетесь уничтожать Вы? - Спросил Виктор.
- По признаку незаметности, - ответил Павор. - Если человек сер, незаметен, значит, его надо уничтожить.
- А кто будет определять, заметный это человек или нет?
- Бросьте, это детали. Я Вам излагаю принцип, а кто, что и как это детали.
- А чего это ради Вы связались с бургомистром? - Спросил Виктор, которому Павор надоел.
- То есть?
- На кой черт Вам этот судебный процесс? Молчите, Павор! И ведь всегда так с Вами, со сверхчеловеками. Собираетесь перепахивать мир, меньше, чем на три миллиарда трупов не согласны, а тем временем - то беспокоитесь о чинах, то от триппера лечитесь, то за малую корысть помогаете сомнительным людям обделывать темные делишки.
- Вы все-таки полегче, - сказал Павор. - Видно было, что он сбесился. - Вы же сам пьяница и бездельник...
- Во всяком случае, я не затеваю дутых политических процессов, не берусь переделывать мир.
- Да, - сказал Павор. - Вы даже на это не способны, Банев. Вы всего-навсего богема, то есть, короче говоря, подонок, дешевый фразер и дерьмо. Вы сами не знаете, чего Вы хотите и делаете только то, что хотят от Вас. Потакаете желаниям таких же подонков, как Вы, и воображаете поэтому, что Вы потрясатель основ и свободный художник. А вы просто поганый рифмач, из тех, которые расписывают общественные сортиры.
- Все это правильно, - согласился Виктор. - Жалко только, что Вы не сказали этого раньше. Понадобилось Вас обидеть, чтобы Вы это сказали. Вот и получается, что Вы - гаденькая личность, Павор. Всего лишь один из многих. И если будут уничтожать, то и Вас уничтожат. По принципу незаметности: философствующий санитарный инспектор? В печку его!
Интересно, как мы выглядим со стороны, подумал он. Павор отвратителен... Ну и улыбочка! Что это с ним сегодня? А Квадрига спит, что ему ссоры, серая масса и вся эта философия... А Голем развалился, как в театре, рюмочка в пальцах, рука за спинкой кресла, ждет кто кому и чем врежет. Что-то Павор долго молчит... Аргумент подбирает, что ли?
- Ну, хорошо, - сказал, наконец, Павор. - Поговорили и будет.
Улыбочка у него исчезла, глаза снова сделались как у штурмбанфюрера. Он бросил на стол кредитку, допил коньяк и, не прощаясь, ушел.
Аркадий и Борис Стругацкие. Гадкие лебеди
Новости
Чаты
88:88 
