фото: Виктория Романенко

И потому так цепляет «Ништяк» — ты видишь конченых детей-наркоманов и не можешь их защитить. Наверное, это чувство — самое убийственное ощущение, остающееся от фильма. А начиналось все вполне конвенционально. Еще учась в университете, Алиса и Саша слышали, что есть такое хипповое место — Лифта, некая коммуна. Место, где народ хиппует — царит дух творчества и рок-н-ролла. Про наркотики вообще никто не говорил. У Алисы, как, наверное, у каждого творческого человека, есть часть души, которая хочет выйти из жизненного соревнования, отрешиться от буржуазного уклада, и фильм о свободной Лифте отлично укладывался в эти метания. Когда же они познакомились с Алексом Мухом и Эдичкой Пчелом, которые привели их в Лифту, то оказалось, что там нет ничего, кроме наркотиков. Алису это не остановило, и они с мужем решили снять фильм о Лифте, о наркоманах с точки зрения нормального обывателя. К концу съемок ребята оказались настолько «в теме», что им принципиально не хотелось ничего делать для середняка — они были вместе со своими героями, болели их проблемами и хоронили то, что от них осталось.

Первым умер герой фильма Андрей, потом — смерть уже знакомых и близких ребят, одна за другой. Алиса: Я хотела снять фильм о свободе, а оказалось… Все это ощущение ложной свободы, которую дают наркотики. Потому что нет свободы, это фантом свободы. От одной несвободы ты попадаешь в другую несвободу, еще худшую. Наркодилеры используют этих ребят еще круче, чем современное буржуазное общество, которое всех нас имеет. Сегодня, спустя три года после окончания съемок, выяснилось, почему было так много смертей. Все говорили: передозировка, передозировка, а оказалось, что это «иерусалимская группировка» наркодилеров, которая продавала отраву. Смешивали товар с отравой, чтобы больше заработать, и продавали этим русским лифтянам. Знали, что они чаще всего или порвали со своими семьями, или вообще одиночки, что некому за них заступиться. Понимали, что полиция особо не будет разбираться, как и почему они умерли. Умер этот Андрюша, но никто не знал даже, где он похоронен. Мы еле нашли его могилу — без надписи. Потом, когда стало слишком много смертей, а может, и наш фильм сыграл свою роль, этим занялись. И оказалось, что была сеть, целая организация, которая специально сажала этих малолеток на наркотики, — настоящая преступная сеть.

фото: Виктория Романенко

Алиса приводит странное сравнение — наркоманов с религиозными. Она считает, что на наркотики очень часто садятся люди, ищущие структурированной жизни, — они не могут жить в одиночку. Ведь для религиозных, родившихся в этой среде, в молитве нет духовного смысла — это просто уклад жизни. Жизнь проста, заранее наполнена кем-то придуманным содержанием — это можно, а это нельзя. Так и у наркомана — свой круг друзей, свои мероприятия по нахождению денег, по приходу, по отходу, по определению своего слоя. Коллективное времяпрепровождение — объединение энергий. То есть причина — определенная внутренняя слабость. А такая ерунда, как то, что можно умереть в 16-20 лет, не кажется такой уж проблемой. Они умирают, а на их место встают следующие. Все продолжается. Эти ребята считают, что возможная смерть менее страшна, чем одиночество, или скука, или неумение занять себя, или чем тот арах, который они испытывают. И еще одно — общество считает, что наркоманы находятся на самом дне, а они считают, что они — на высочайшей вершине. Считают себя избранными потому, что играют со смертью в русскую рулетку и побеждают. А на всех остальных смотрят с усмешкой. Бороться с наркотиками только одним путем — все их легализовать. Один из героев «Ништяка» говорит: «Есть героин и ты, и больше ничего в этом мире нет. За минуту того счастья, которое ты испытываешь с героином, можно жизнь отдать». А когда он бросил, то сказал: «У меня не жизнь, существование, у меня сейчас, кроме подсчетов, сколько дней я "чистый", ничего нет, но ведь это тоже жизнь с героином».

Родители Алисы были страстными киноманами, которые даже познакомились на почве кинематографа. У Алисы с 13 лет был абонемент в московский Дом кино и на все кинофестивали. В десять лет она спрашивала, почему звук в советских фильмах не совпадает с движением губ, хотела понять: кино — это все же реальность или обман? Приехав в Израиль, первое, что она сделала, — подала документы на факультет кино Тель-Авивского университета. На факультете ее поразило несколько вещей — ее одногруппники вообще ничего о кино не знали и в кино ходили крайне редко. Они не слышали, кто такие Годар, Пазолини и Антониони. Занялись кино в силу неизвестно чего. Алиса ждала богемной обстановки, но не было ничего подобного. На факультете ничему не учили по определению. Преподавали только искусствоведение, а как делать кино — ни-ни. Ей же хотелось снимать. Главное, что там было, — творческая свобода. В студентах воспитывали самоуважение, и в сочетании с отсутствием знаний, когда над ними не довлел груз авторитетов, они спокойно делали, что хотели, и получали от этого удовольствие. Глядя на них, Алиса тоже раскрепостилась.

Загородил полнеба гений
Не по тебе его ступени.
Но даже под его стопой
Ты должен быть самим собой.
   Арсений Тарковский

фото: Виктория Романенко

Алиса: Я всегда смотрела на Тарковского и Пазолини и думала: господи, какая я маленькая. А эта атмосфера освобождала. Мы с Сашей сняли в конце первого курса ультраавангардистский формалистический фильм. В конце четвертого профессор спросил: «Что с вами стало?» Влияние Израиля. Здесь принято такое серьезное бытописание, утопание в деталях, невозможность приподняться над действительностью. Страх перед фантазией. Поэтому часто израильское кино выглядит как подглядывание в замочную скважину. В киношной израильской среде ребята занимают свое место под названием «свои среди чужих и чужие среди своих». В силу того, что приехали сюда молодыми, здесь учились и начали снимать. Русская киношная тусовка их своими не считает. Для израильтян они русские. Но с израильтянами им явно легче. Наверное, обжились уже.

Поиски денег на фильмы — составляющая профессии. Есть фонды, телеканалы. Подают заявку с идеей будущего фильма и ждут ответа. Например, заявку на «Ништяк» отклонили, но Алиса и Саша все равно начали снимать, и когда был отснятый материал, им выделили какие-то деньги. Немного. Израильские кинематографисты за такие деньги ничего делать бы не стали. Но они снимали этот фильм не из-за денег. Настоящее творчество всегда не из-за денег. Хотя тут не все так уж ясно. Профессионал живет за счет своей профессии. Достоевский получал копейки за свои произведения, но он жил на эти копейки и ничем другим не занимался. Ребята конечно, израильские кинематографисты, но от них ждут «русской» темы и считают, что сабра в третьем поколении специфически израильскую тему понимает лучше и глубже — что все таки является спорной точкой зрения. И задвигают в русскую нишу довольно упорно. Но не похоже, чтобы Сашу и Алису Найман можно было куда-то задвинуть или втиснуть в какие-то рамки.


Наташа Шор